Histonow

Советская историография – это своеобразный научный феномен ХХ века. Ей свойственна высока степень интенсивности и политический контроль.

Огромное воздействие на нее оказывало то, что проблематика Французской революции была в нашей стране особенно прямо сопряжена с идеологической и политической борьбой. Французская революция стала органическим элементом российской и советской политической культуры, ее понятия - своеобразным кодом. Еще в предоктябрьские годы большевики и меньшевики в ходе ожесточенных споров о путях русской революции постоянно обращались к по-разному толкуемому опыту Франции конца ХVIII в. В то время в большевистской партии развернулась острая борьба по вопросам дальнейшего развития страны, вновь Французская революция (прежде всего проблема термидора) оказалась на острие политической полемики. Постоянная апелляция к революционному опыту Франции конца ХVIII в. в предоктябрьский, а затем и в послеоктябрьский период привела к тому, что после разгрома "уклонов" в партии потребовалось создании в нашей историографии единой, официально признанной концепции не только Октябрьской, но также и Французской революции.

Такая концепция была выработана (отчасти и официально "декретирована") в конце 20-х - 30-е годы; она доминировала в нашей литературе вплоть до конца 60-х, а во многом - до начала 80-х гг. В целом, эта концепция шла в русле "классической" интерпретации французской революции, характерной для демократической, прежде всего марксистской историографической традиции. Труды, созданные советскими историками, поставили целый ряд новых проблем и обогатили знания о Французской революции.[1]

Веем советским работам присуще несколько характерных черт. Во-первых, упрощенное, прямолинейное применение принципа классового подхода к изучению и осмыслению Французской революции. Поскольку революция была буржуазной, на первый взгляд выдвигался критерий "буржуазной ограниченности". В начале 30-х годов был выдвинут и директивный тезис о том, что главная задача советских историков при создании учебников по новой истории - показать коренную противоположность между революцией буржуазной и социалистической (соответственно, между революциями Французской и Октябрьской). Все это наложило печать на анализ и историческую оценку целого ряда важнейших актов и институтов, созданных Французской революцией, в том числе - знаменитой Декларации прав человека и гражданина 1789 г. Основной акцент делался на том, что среди провозглашенных ею прав человека утверждалось и право собственности, считались чисто формальными, "абстрактными", такие права личности как свобода, безопасность, сопротивление угнетению, презумпция невиновности.[2]

Второе, что надо отметить - над советской историографией Французской революции с момента ее становления довлела прямая или мысленно подразумевавшаяся аналогия с Октябрьской революцией (при том, что неизменно подчеркивалась их противоположность) и с последующей историей нашей страны. Такая установка вела к тому, что наиболее прогрессивными, заслуживающими особого внимания, казались те аспекты ее истории, которые хотя бы внешне перекликались в позитивном плане с Октябрьской революцией. Этот подход на десятилетия определил ориентацию исследований. В центре внимания до самого последнего времени находились, с одной стороны, крайне левый фланг Французской революции, наиболее радикальные политические течения и идеи, с другой - массовые народные движения. Можно сказать, что Французскую революцию изучали только исключительно "снизу" (говоря словами Ж.Лефевра) и с ее левого фланга. В этой области сделано много; однако односторонность научной ориентации суживала, обедняла и поле исследования и общее видение революции, лишало его необходимой целостности.

Третья особенность советской историографии Французской революции, тесно связанная с предыдущей - привилегированное место, которое занимали в ней якобинский период, сами якобинцы и якобинизм. Здесь, несомненно, работали отмеченные выше аналогия с Октябрьской революцией, а также и восходящая к началу века аналогия между якобинцами и большевиками. Естественно, такой подход диктовал чрезвычайно высокую историческую оценку якобинской диктатуры (критике подвергалась, в основном, "классовая ограниченность" якобинцев, их приверженность идее неприкосновенности частной собственности), делал из якобинской республики точку отсчета, критерий для оценки других политических течений и периодов революции. Характерно, что в школьном учебнике 1933 г. именно якобинская диктатура рассматривалась как наивысшее достижение Французской революции: "В результатах деятельности этой первой в истории диктатуры народных низов и заключается громадное историческое значение Великой французской революции". Все это обусловило своеобразный "якобиноцентризм" советской историографии - многие десятилетия история якобинской диктатуры оставалась в ней центральной темой.[3]

Кончина
В июне 1885 года, после тридцати лет службы в Московском университете, Август Юльевич Давидов вышел в отставку. В том же году, 22 декабря (по старому стилю), он скончался. Похоронен Август Юльевич Давидов на Введенском кладбище. После смерти Давидова его вдова учредила премию его имени, присуждавшуюся за выдающиеся работы в области ма ...

Абу Райхан Беруни
Первая половина XI века и предшествовавшие ему два столетия характеризовались бурным развитием культуры народов Ближнего Востока и Средней Азии. Создание и развитие больших городов, цветущих оазисов, ирригационных систем, формирование международных торговых путей, строительство дворцов и храмов стимулировали исследования в области матем ...

Значение монастырей в социально-экономической структуре Древнерусского общества
Определяя место монастырей в социальной структуре Руси XI-XIII веков, необходимо отметить, что они являлись формой социальной организации людей, которые, отдаваясь христианским идеалам, отказались от принятых в светском обществе норм жизни. Эти люди решали разнообразные задачи: от подготовки своих членов к загробной жизни до создания об ...